Изоляция

Раньше я уже выдвигал предположение, что искусство включает соз­дание изображений, которые вызывают в мозге повышенную акти­вацию зрительных областей и эмоции, связанные со зрительными образами.

Здесь снова появляется явное противоречие. Ранее я подчеркивал роль максимального смещения — гиперболы или акцентуации в ис­кусстве, — но теперь я хочу подчеркнуть приуменьшение. Разве две эти идеи не полярны? Как может то, что меньше, быть больше? Ответ такой: у них разные цели.

Если вы заглянете в стандартные учебники по физиологии и пси­хологии, вы узнаете, что набросок производит большее впечатление, потому что клетки в вашей первичной зрительной коре, где происхо­дит ранняя стадии зрительного процесса, заботятся только о линиях.

Набросок может произвести больший эффект, потому что ваш мозг имеет лимит внимания. Вы можете обращать внимание только на один аспект или на одно свойство изображения одновременно (хотя то, что я имею в виду, говоря «аспект» и «свойство», далеко не ясно).

Наоборот, если художник хочет вызвать «раса» цвета, с помощью максимального смещения и ультранормальных раздражителей в про­странстве цвета, он скорее будет тушевать контур. Он может сделать

Рис. 8.1. Сравнение а) Надиного рисунка лошади, б) рисунка Леонардо да Винчи и в) ри­сунка обычного восьмилетнего ребенка

границы расплывчатыми — сознательно смазав контур или вообще убрав его. Это сокращает претензии контура на ваши ресурсы внима­ния и освобождает их для того, чтобы сфокусироваться на цветовом пространстве. Как было отмечено в главе 7, именно это делали Ван Гог и Моне. И это называется импрессионизм.

Великие художники интуитивно попадали в закон изоляции, но доказывает его существование и неврология — случаями, когда мно­гие области мозга не работают как надо — и изоляция какого-либо одного мозгового блока позволяет мозгу получить без усилий доступ к своим ограниченным ресурсам внимания.

Другой поразительный пример можно найти у детей-аутистов. Сравните три изображения лошади на рис. 8.1. Изображение справа (рис. 8.1 в) сделано обычной восьмилетней девочкой. Вы уж меня из­вините, но оно некрасивое — почти безжизненное, как картонная аппликация.

лошадь Нади попадает на первое место, а лошадь да Винчи на второе. Парадокс? Как это возможно, чтобы ребенок-аутист с задержкой развития, который едва может говорить, рисовал лучше, чем один из величайших гениев эпохи Возрождения?

Ответ опять-таки связан с законом изоляции, с модульным строе­нием мозга. (Модульность — необычный термин, который обознача­ет, что различные структуры мозга специализируются на различных функциях.) Социальная неприспособленность Нади, эмоциональ­ная незрелость, задержка развития речи объясняются тем фактом, что многие области в ее мозге повреждены и функционируют не­правильно. Но, может быть, как я предположил в моей более ранней книге, существует невредимый островок корковой ткани в ее правой именной доле, участок, который включен во все пространственные навыки, включая наше чувство художественных пропорций. Если правая теменная доля повреждена мозговым инсультом или опухо­лью, пациенты часто теряют способность нарисовать даже самый простой предмет. Картины, которые им удается нарисовать, обычно очень подробны, но им не хватает непрерывности линии и жизнен­ности. Я заметил, что, когда повреждена левая теменная доля паци­ента, его рисунки, наоборот, иногда становятся лучше, чем были до повреждения. Он начинает опускать несущественные детали. Здесь напрашивается вопрос, не является ли правая теменная доля мозго­вым модулем, отвечающим за «раса» художественной выразитель­ности.

Я думаю, что плохое функционирование многих областей в моз- ; ^ Нади освободило ее невредимую правую теменную долю — ее «раса»-модуль, — чтобы получить львиную долю ее ресурсов вни­мания.

По иронии судьбы, как только Надя подросла, она стала менее аутичной и полностью потеряла способность рисовать. Это наблю­дение лишь повышает надежность идеи изоляции. Когда Надя по­взрослела и приобрела некоторые высшие способности, она больше не могла перемещать центр внимания в модуль «раса» в правой те­менной доле (что, возможно, свидетельствует о том, что традицион­ное образование может задушить ростки творчества).

Вдобавок к смещению внимания в мозге аутистов могут быть ре­альные анатомические изменения, которые объясняют их способ­ность к творчеству. Возможно, здоровые области выросли и стали более значимыми в мозговой активности. Так, у Нади могла быть увеличенной правая теменная доля, особенно правая угловая изви­лина, что объясняло бы ее художественный талант. Детей-аутистов с научным талантом часто приводят ко мне их родители, и однаж­ды я, пожалуй, просканирую их мозг, чтобы посмотреть, есть ли там действительно здоровые островки разросшейся ткани.

Доказательство принципа изоляции в искусстве можно найти также в клинической неврологии. Например, не так давно один врач написал мне об эпилептических приступах, происходящих в его ви­сочных долях. (Приступы — это неконтролируемые разряды нерв­ных импульсов, которые проносятся через мозг примерно так же, как

обратная связь, устанавливающаяся между выступающим и стоящим перед ним микрофоном.) Пока у него довольно неожиданно в воз­расте шестидесяти лет не начались приступы, этот врач никогда не интересовался поэзией. И тут вдруг, ни с того ни с сего, из него по­лились рифмы. Это стало откровением, внезапным обогащением его внутренней жизни, как раз в тот момент, когда его силы были уже на исходе.

Второй пример, из изящного труда Брюса Миллера, невролога из Калифорнийского университета в Сан-Франциско, связан с паци­ентами, которые в пожилом возрасте стали страдать от быстро про­грессирующей деменции и угасания интеллекта. Это расстройство, которое называется лобно-височной деменцией, поражает лобные доли — место образования суждений и важнейших аспектов вни­мания и рассуждения, височные доли, но сохраняет здоровыми островки теменной коры. Умственные способности пациентов ухудшались, но некоторые из них внезапно, к своему собственному удивлению и к удивлению окружающих, развили экстраординарную способность рисовать красками и карандашом. Это совпадает с мои­ми рассуждениями о Наде — ее художественный талант был резуль­татом гиперфункции сохранной правой теменной доли.

Эти рассуждения об одаренных аутистах и пациентах с эпилепси­ей и лобно-височной деменцией поставили один очень интересный вопрос.

Я обдумывал эту возможность во время последней поездки в Ин­дию, и тут случился самый странный телефонный разговор в моей жизни (а это о многом говорит). Звонили издалека, из редакции ав­стралийской газеты.

«Доктор Рамачандран, извините, что беспокою вас дома. Только что было сделано удивительное открытие. Могу я задать вам несколь­ко вопросов по этому поводу?»

«Конечно, задавайте».

«Вы знаете гипотезу доктора Снайдера об одаренных аути- стах?» —спросили меня.

«Да, — сказал я. — Он предполагает, что в мозге нормального ре­бенка низшие зрительные области создают очень сложные представ­ления лошади или любого другого предмета в трех измерениях. Ведь для этого возникло зрение. Но ребенок постепенно узнает все боль­ше о мире, высшие корковые области порождают все более абстракт­ные, понятийные описания лошади. Например, «это животное с длинной мордой и четырьмя ногами и похожим на метелку хвостом и т. д.». Со временем взгляд ребенка на лошадь полностью форми­руется этими высшими абстракциями. Уменьшается его доступ к более ранним зрительным представлениям, которыми пользуется искусство. У ребенка-аутиста эти высшие области не развиваются, поэтому он способен получить доступ к этим более ранним пред­ставлениям так, как вы или я уже не способны. Отсюда удивительная одаренность ребенка в живописи. Снайдер также объясняет одарен­ность в математике, но мне это кажется слишком запутанным».

«А что вы думаете о его гипотезе?» — спросил журналист.

«Я согласен с ней и сам провожу подобные рассуждения, — ска­зал я, — но научное сообщество весьма скептично настроено и счи­тает, что идея Снайдера слишком расплывчатая, чтобы быть полез­ной или проверяемой. С этим я не согласен. У каждого невролога найдется по крайней мере одна история о пациенте, который вдруг обрел какой-нибудь новый необычный талант после инсульта или травмы мозга. Но лучшая часть его теории — это предсказание, ко­торое он делает и которое теперь, глядя назад, кажется очевидным. Он предположил, что, если бы вы могли каким-либо образом вре­менно «отключить» высшие центры в мозге здорового человека, этот человек смог бы внезапно получить доступ к так называемым низшим представлениям и создать прекрасные рисунки или начать производить вычисления. И что мне нравится в этом предсказании, это не только мысленный эксперимент. Мы можем использовать прибор, который называется транскраниальный магнитный сти­мулятор, или ТМС, чтобы безопасно отключить на время области мозга здорового взрослого человека. Можно ли будет тогда увидеть

внезапный расцвет художественных или математических талантов? Сможет ли человек научиться за этот короткий период преодоле­вать обычные блоки концептуальных представлений? Если да, при­дется ли ему заплатить за это потерей концептуальных способно­стей? И если стимуляция научит его преодолевать блок, сможет ли он потом делать это самостоятельно без магнита?»

«Ну что же, доктор Рамачандран, — сказал журналист, — у меня для вас есть новости. Два исследователя здесь в Австралии, которые были увлечены гипотезой доктора Снайдера, провели этот экспе­римент. Они набрали здоровых студентов-волонтеров и поставили этот опыт».

«Да вы что? — Я был заинтригован. — И как все было?»

«Ну, они отключили мозг студентов магнитом, и внезапно эти студенты стали без особых усилий рисовать прекрасные эскизы. И один студент мог выдавать простые числа так же, как это делают некоторые чокнутые ученые».

Репортер почувствовал, что я остолбенел, да я просто потерял дар речи!

«Доктор Рамачандран, вы слушаете? Вы меня слышите?»

Мне понадобилась целая минута, чтобы прийти в себя. Я слышал много странных вещей за годы моей работы в качестве невролога-би- хевиориста, но эта была без сомнения самая странная.

Я должен признаться, что у меня были (и до сих пор есть) две очень разные реакции на это открытие. Первая — простое недове­рие и скептицизм. Наблюдение не противоречит нашим знаниям в неврологии (отчасти потому, что мы знаем очень мало), но оно зву­чит нелепо. Сама идея о том, что какое-либо умение может увели­читься за счет того, что другие части мозга отключены, очень стран­на — это что-то из разряда сериалов вроде « Секретные материалы ». Кроме того, она отдает речью гуру на собрании адептов, который все время говорит о ваших скрытых талантах, которые ждут своего часа, надо только купить их кассеты. Или торговцев наркотиками, кото­рые заявляют, что их магические напитки откроют вашему разуму новые измерения творческих способностей и воображения. Или этого абсурдного, но почему-то очень популярного «факта» о том, что люди используют только 10 процентов своего мозга — что бы

это ни значило. (Когда журналисты спрашивают меня об истинно­сти этого заявления, я обычно говорю: «Ну, у нас в Калифорнии это точно так».)

Моей второй реакцией было — почему бы и нет? Ведь мы знаем, что новый талант может возникнуть сравнительно внезапно у паци­ентов с лобно-теменной деменцией. То есть мы знаем, что такое об­нажение при реорганизации мозга может происходить. Так почему я должен удивляться австралийскому открытию? Почему их наблю­дение с ТМС может быть менее вероятным, чем наблюдения Брюса Миллера над пациентами с выраженной деменцией?

Смущает время. Требуются годы, чтобы развилось заболевание мозга, а действие магнита измеряется в секундах. Имеет ли это зна­чение? Согласно Алану Снайдеру, ответ отрицательный. Но я не так уверен, как он. Не исключено, что мы можем полностью проверить эту гипотезу на отдельных областях мозга. Одним из способов могло бы быть использование функциональных изображений мозга (на­пример, £МШ), которое, как вы помните, создает магнитные поля в мозге с помощью изменений тока крови, когда человек что-то делает или на что-то смотрит. Мои гипотезы об изоляции наряду с гипоте­зами Алана Снайдера предполагают, что, когда вы смотрите на кадр мультфильма или нарисованные лица, в вашем мозге лицевая область активируется больше, чем области, имеющие отношения к цвету, рас­положению в пространстве или глубине. С другой стороны, когда вы смотрите на цветную фотографию или лицо, происходит противопо­ложное: понижение относительного отклика на лицо. Эксперимен­тально эти гипотезы еще не были проверены.